Другие произведения Ломоносова на тему войны:

Две следующие оды Ломоносов напечатал в 1741 году в «При­мечаниях» к «Санкт-Петербургским ведомостям» - одну на празд­ник рождения императора Иоанна Антоновича (18 августа) и дру­гую на победу над шведами 23 августа 1741 года (11 сентября). По своему составу и исполнению они очень отличались от хотинской оды, и сравнение это не идет им в пользу. Но появление их говорит о том, что Ломоносов быстро овладевал искусством стихотворства, развил в себе умение писать стихи на заданные темы и сама по себе версификация не доставляла ему больших труд­ностей.

Оды эти неравноценны: вторая, посвященная победе под Виль-манстрандом, гораздо более энергична и художественна, чем пер­вая, носящая поздравительный характер. Различие не должно ка­заться неожиданным, ибо трудно поэту вдохновенно славить ма­лютку царя, по поводу которого произнести что-либо определенное пока решительно невозможно.

Стихи Иоанну III Ломоносов пишет от лица «веселящееся Рос­сии», которая на протяжении первых десяти строф якобы выража­ет свое восхищение монархом, целуя его «щедры очи» и «ручки». Именно в этой оде появляется гиперболизм уподоблений, заметный потом и в других одах Ломоносова и не раз служивший предметом пародии:

Никак ярится Антей злой? 
Не Пинд ля он на Оссу ставит? 
А Этна верьх Кавказский давит? 
Не солнце ль хочет снять рукой?

Поэт называет русских князей - Рюрика, Игоря, Дмитрия Дон­ского, принесших немалую славу России, и выражает упование на то, что новый царь сумеет их превзойти. Все это в полной мере риторично и не идет далее служебного комплимента. Приметим, что имя Петра I вовсе не фигурирует, хотя в оде 1739 года Ломо­носов сполна отдал ему дань и включил, таким образом, в крут своей поэзии. В оде же, обращенной к младенцу Иоанну, он, по-видимому, не пожелал или не решился произносить имя Петра, чтобы не затмить этим напоминанием адресата оды.

Никаких общих положений Ломоносов еще не выдвигает, нет в оде и конкретных политических высказываний, хотя стихи не ли­шены некоторых злободневных намеков. Так, строфы девятая - одиннадцатая имеют в виду герцога Бирона, еще недавно всесиль­ного фаворита императрицы Анны Иоанновны:

Проклята гордость, злоба, дерзость 
В чудовище одно срослись;
Высока имя скрыло мерзость,
Слепой талант пустил взнестись! 
Велит себя в неволю славить, 
Престол себе над звезды ставить, 
Превысить хочет вышню власть. 
И т.д. 

Впрочем, столь яростно порицать Бирона уже не составлял большого труда: арестованный во время переворота 9 ноября 1740 года, он был приговорен к пожизненному заключению. В строфе семнадцатой заметна попытка небольшого междуна­родного обзора восточной политики:

Боязнь трясет хинейски стены;
Геон и Тигр теряют путь, 
Под горы льются, полны пены. 
Всегдашний веток не смеет дуть.
Индийских трубят вод тритоны
Пред тем, что им дает законы. 
И т. д.

По эти намеки выражены настолько неопределенно, что и поныне составляют трудности для комментаторов. Метят они, по-ви­димому, в тогдашнего постоянного противника России-Турцию, однако поэт по неопытности перемудрил и прибег к слишком сложной шифровке.

Через несколько дней после опубликования этой оды Ломоно­сову снова пришлось браться за стихи: русские войска одержали 23 августа 1741 года блистательную победу над шведской армией в Финляндии, при Вильманстранде. Не будет ошибкой полагать, что на этот раз кроме необходимости выполнить служебное поручение Академии наук Ломоносов удовлетворял и собственные патриотические чувства. Ода «Первые трофеи императора Иоанна III» вышла гораздо лучше, стройнее. Она появилась в «Приме­чаниях» к «Санкт-Петербургским ведомостям» за подписью автора и немедленно была выпущена отдельным изданием. Правда, это не помешало ей очень скоро стать величайшей библиографической редкостью. Дело в том, что после захвата русского престола Ели­заветой Петровной все бумаги с именем Иоанна Антоновича, по требованию правительствующего сената, беспощадно уничтожа­лись, и в их числе предавались огню обе оды Ломоносова. Лишь в 1838 году эта ода была напечатана в весьма неисправном виде.

Вильманстрандская ода проста по содержанию: в ней передает­ся радость, принесенная победой, и звучат укоризны наглому, но разбитому противнику. Материалом для описания битвы послужи­ла официальная реляция.

Особо Ломоносов отмечает подвиги русского солдата, развер­тывая в отдельной строфе сравнение его с соколом и заканчивая энергичной анафорой (повторением):

Подобно быстрый как сокол
С руки ловцовой вверьх и в дол
Бодро взирает скорым оком,
На всякий час взлететь готов,
Похитить, где увидит лов
В воздушном царстве свой широком:
Врагов так смотрит наш солдат, 
Врагов, что вечный мир попрали, 
Врагов, что наш покой смущали, 
Врагов; что нас пожрать хотят.

Начинается же ода изображением некоей мифологической сцен­ки. Языческие божества были частыми гостями в западноевропей­ской и русской поэзии, называние их заменяло сравнения и мета­форы, представляло широкие просторы для всякого рода аллего­рий. Читатели XVIII века, встречая имя Марса, твердо знали, что речь пойдет о войне, появление Нептуна обозначало, что начинает­ся морская тема. Венера всегда вела за собой рассуждение о люб­ви и т. д. Этим мифологическим арсеналом охотно пользовался и Ломоносов.

В оде «Первые трофеи» он описывает израненного Марса, кото­рого называет его прозвищем Градив, спящего у финских озер. К Марсу приходят Венера и Диана, лечат его и требуют за это «внести в Россию тяжку брань». Он вскакивает, «как яр из ложа лев», и начинается война. Всю эту сцену следует понимать иносказательно. Раненый Марс-шведский король Карл XII, ко­торый после поражения под Полтавой несколько лет скрывался в Турции и только в 1715 году возвратился на родину. Он отожде­ствляется со шведской военной силой вообще. Лечат его Венера с Дианой, и тут появляется новый намек: было известно, что пре­емник Карла XII на шведском престоле, Фридрих, не занимался государственными делами, отдавая все свое время ухаживанию за женщинами и охоте. Богини любви и охоты, Венера и Диана, сле­довательно, символизируют этого короля, и способ их лечения так же должен быть понят:

Лилеи стали в раны класть, 
Впустили в них врачебну масть, 
Смешавши ту с водой Секваны.

Лилеи-лилии, геральдический знак в гербе Франции; Секвана - латинское название реки Сены, на которой расположен Па­риж. Все вместе значит, что французское правительство толкало Швецию на войну с Россией, как оно и было на самом деле.

Ода «Первые трофеи» написана с выдумкой, и в ней заметна искренняя радость поэта, вызванная успехом русских войск. Казалось бы, что тут трудно обойтись без напоминания о Петре I, ко­торый вывел Россию на берега Балтийского моря, в жестоких боях разгромив шведские вооруженные силы. Но Ломоносов искусно обходит это имя, хотя и говорит о результатах Северной войны:

Не Карл ли тут же с вами был? 
В Москву опять желал пробиться?.. 
Не то ли ваш воинской цвет, 
Всходил который двадцать лет, 
Что долго в неге жил спокойной... 
И т. д.

Новую победу Ломоносов объясняет опытом, приобретенным русским солдатом в войнах 1730-х годов:

Вас тешил мир, нас Mapc трудил, 
Солдат ваш спал, наш в брани был.

Оду портят неумеренные похвалы ребенку-императору и его родителям - принцу Антона-Ульриха, который объявил себя гене­ралиссимусом, и Анне Леопольдовне. Обращаясь к принцу, Ломо­носов именует его «отца отечества отец» и восклицает:

В бою российский всяк солдат, 
Лишь только б для Иоанна было, 
Твоей для славы лишь бы слыло, 
Желает смерть принять стократ. 

Строки эти звучали заведомо фальшиво, ибо русскому солдату было очень мало дела до славы Антона-Ульриха, но такой способ преувеличений был принят в одической поэзии, и Ломоносов сле­довал общим правилам.